Весь мир болен афазией?

Лекция (с незначительными изменениями), прочитанная во время Международной Весенней недели в Бонне 3 апреля 2007 года, и во время Дня SES в Женеве 28-го того же месяца и года.

Почему я заинтересовался афазией

Прежде всего поясню, почему я заинтересовался афазией в связи с мировой языковой проблемой и эсперанто. Афазия - болезнь, название которой означает "безъязычие". Болезнь заключается в том, что человек, ранее умевший говорить, вдруг теряет способность гладко, связно выражать свои мысли и чувства. В одних случаях происходит полная потеря речи, в других - только частичная.

Я расскажу о причинах и симптомах чуть позже. Сейчас же я хочу объяснить, чем это может заинтересовать эсперантистов.

Как вам известно, я психолог и психотерапевт. Один из видов моей деятельности - приниматьлюдей, главным образом молодых, которые работают или начинают работать в той или иной области психологии, и помогать им выполнять свою работу. Называется это контролем или приглядом; фактически опытный специалист помогает неопытному, рассматривая вместе с ним, как ещё не очень опытный специалист трактовал тот или иной случай. Конкретно это выглядит так. Человек приходит ко мне один-два раза в неделю и описывает, как он или она рассмотрел(а) конкретный случай или несколько случаев, в зависимости от нашей договорённости. Польза от этого мероприятия тройная.

Во-первых, слушая, что коллеги - обычно молодые - рассказывают о человеке, которого изучают, я могу помочь им лучше разобраться в данном случае. Даже если я буду просто молчать, это пойдёт им на пользу: рассказывая о том, что произошло, они начинают лучше видеть суть дела. Когда описываешь ситуацию словами, начаниешь её понимать гораздо лучше. Кроме того, в силу многолетнего опыта работы с подобными случаями, я часто замечаю то, на что молодой психолог не обращает внимания, или из чего она или он делает неверный вывод, или же я вижу, что он или она не задали нужных вопросов для выяснения всей картины происшедшего и т.д. Также я часто понимаю случаи, которые не понимают те, кто слишком близок к пациенту. Чтобы получить хорошее представление о запутанном случае, необходимо смотреть на него с определённого расстояния.

Во-вторых, если вы находитесь, если можно так сказать, на передовой, и вам приходится действовать очень быстро и не раздумывая, то позднее, в спокойной обстановке очень полезно обдумать этот случай и рассказать о нём кому-то другому, чтобы обнаружить возможные ошибки и найти лучший способ действий. Даже если многие вообще не знают, что существует приём изложения психологической работы более опытному коллеге, именно он помогает разобраться в том, что можно или нужно предпринять.

Консультируясь с более опытным коллегой, молодые постигают профессию. И главным образом они изучают сами себя. Они неожиданно открывают, что их собственные комплексы, проблемы, черты характера играют роль в подходе к пациенту и порой портят работу. И это самопознание является важной частью работы психолога и в особенности психотерапевта. Например, если вы не заметили, что говорите с пациентом в основном для того, чтобы произвести на него впечатление, понравиться ему, а не для того, чтобы с вашей помощью жизнь его стала психологически лучше, здоровее, то многое в ваших словах и поведении неправильно воздействует на пациента. А чтобы заметить изъяны в своей работе, нужно, чтобы кто-то другой заметил их и объяснил, поскольку люди вообще не склонны замечать собственные недостатки, и у человеческой психики имеются весьма действенные тактики и стратегии, чтобы не видеть то, чего не хочется видеть.

В-третьих, рассказать о том, что происходит между пациентом и "психистом", зачастую полезно, поскольку величина ответственности, серьёзность случая, важность концентрации, необходимой для помощи жестоко страдающему или попавшему в безвыходное положение человеку вызывает подавленность или другие нежелательные состояния, которые можно смягчить, обсуждая случай с понимающим, компетентным, более опытным коллегой. Молодой психолог чувствует себя не таким одиноким. Ведь есть кто-то, кто помогает, поддерживает, советует, и это важно для сохранения собственного психического равновесия, когда постоянно возникают трудные ситуации с большой ответственностью.

В числе этих коллег ходит ко мне, пожалуй, уже год молодой логопед. Точнее "логопедка", женщина. Она работает с пациентами, которым трудно выражать свои мысли. Это дети, которые во время родов получили мозговую травму и никогда не смогут говорить, но которых можно научить высказываться иначе, нежели устно; это люди, перенесшие кровоизлияние в мозг, вследствие чего они парализованы и утратили дар речи частично или полностью, или же люди с любыми проблемами, связанными со способностью хорошо говорить.

Фактически она работает в двух учреждениях: одно для детей, а другое для взрослых, у которых проблемы со здоровьем, обусловленные работой мозга.

В методиках, которые помогают человеку говорить, я совсем не разбираюсь. В этом я ей помочь не могу. Она прекрасно, основательно знает свою работу, тогда как я - почти нет. И для неё я могу быть полезен в двух областях её деятельности. Первое: отношения с пациентами с точки зрения чувств, эмоций. Речь идёт о манере поведения, которая может помочь или помешать, о способе говорить и действовать так, чтобы выстроить оптимальные отношения с пациентом. И второе направление – поддержка для неё самой. Люди, которым она пытается вернуть дар речи, зачастую так жестоко страдают или невыносимо себя ведут, что нелегко вытерпеть их всех, одного за другим, в течение полного рабочего дня. Эта работа требует крепких нервов, спокойствия и других замечательных качеств, которые можно проявлять в течение всего рабочего дня лишь ценой сильной усталости. В конце недели её силы исчерпаны. И поделиться с кем-нибудь, кто её понимает, рассказать о том, что она пережила – это для неё как глоток свежего воздуха. По-моему, она работает великолепно, и я ею восхищаюсь.

Общение с ней и послужило причиной того, что я начал смотреть на всемирную языковую проблему с точки зрения афазии.

Другие примеры

Но когда я начал обдумывать эту тему, вспомнились мне и другие случаи, с которыми я столкнулся ещё до знакомства с молодой женщиной-логопедом. Например, я вспомнил о девочке, которую когда-то знал. Она явно понимала, что ей говорят, но ни одно слово не слетало с её губ. Если к ней обращались с вопросом, она не отвечала или реагировала кивком или другим жестом (позже по возможности письменно). Родителей, конечно, сильно тревожило такое ненормальное поведение. Они консультировались у всевозможных специалистов, но никто так и не понял, почему она не говорит. Она вовсе не была глухой или умственно отсталой, её интеллект был нормальным. С физической точки зрения всё было в полном порядке, но она не разговаривала.

И самое удивительное: когда ей исполнилось двенадцать лет, она вдруг заговорила. Причём заговорила прекрасно. В течение двенадцати лет она не сказала ни единого слова, а теперь начинает объясняться словами, причём произносит их великолепно, делает не больше грамматических ошибок, чем другие дети, и словарный запас её такой же, как и у прочих девочек её возраста (что неудивительно, ведь она читала книги и журналы). За одну ночь она перешла от бессловесности к бесспорному владению языком и речью. Никто так и не понял причину её кажущейся немоты. Ясно, что она была чисто психологической. Можно сказать, что девочка просто отказывалась говорить. Но почему? И почему она передумала? Это известно только ей самой. А может, даже она не знает. Многое в человеке происходит подсознательно. И поскольку работа с подсознательным - главная часть моей профессии, то здесь меня уже ничто не удивляет.

Интересная сторона этого случая: оказывается, человек может научиться говорить без предварительных тренировок речи. Или же она тайно упражнялась? Ночью, в постели, она пряталась под одеялом и потихоньку тренировала свой язык, нёбо, горло и голосовые связки? Мы не знаем.

И тем не менее, наш мозг способен научиться чему-то подобному без конкретных упражнений; я узнал об этом благодаря другому случаю, который произошёл с нашим соседом, когда мы жили в городе Коппет. Их сад был рядом с нашим, ближе и быть не может. Он был американцем, а она - француженкой. Однажды, уже выйдя на пенсию, он хотел заменить стекло в окошке, выходящем на лестницу в подвал. Ему понадобилась стремянка, чтобы достать до окна, но поставить её на лестнице так, чтобы она устойчиво держалась, нелегко и даже невозможно; я не знаю, как рабочие поступают в таких случаях. Как бы там ни было, он не сумел устойчиво поставить стремянку и, держа стекло обеими руками, опрокинулся назад и упал, причём сильно ударился затылком о стену и получил серьёзную травму мозга. Одно время было неясно, выживет ли он. Тем не менее он выжил, хотя повреждение мозга было столь велико, что он перестал вести себя как взрослый человек. Его способности снизились до уровня пяти-шестилетнего мальчика. Но самое удивительное: когда он вновь заговорил, то полностью утратил сильный американский акцент, с которым раньше говорил по-французски. Он всегда хорошо говорил по-французски, лексически и грамматически, но с очень явным американским акцентом. После несчастного случая он заговорил как настоящий француз. Это доказывает, что его мозг хранил в себе всю информацию, необходимую для правильного французского произношения; он усвоил, как правильно ставить язык, как касаться им нёба и зубов, как управлять потоком воздуха и т.д. Всё это его мозг запомнил и хранил в себе. Но почему раньше американец говорил, не используя эту информацию? И как можно ею воспользоваться без тренировки? Относительно двенадцатилетней девочки, о которой я рассказал раньше, можно допустить, что она тайно упражнялась. Но этот мужчина - нет. Природа человека, и особенно природа мозга, полна тайн.

Собственный жуткий случай

Но не только эти эпизоды побудили меня пересмотреть своё мнение о языковой проблеме с учётом такого явления, как афазия. Как вы догадываетесь, важную роль сыграл здесь мой собственный опыт. Я не раз попадал в тяжёлые ситуации, был на волосок от смерти, но самые страшные минуты в моей жизни - это те, о которых я вам сейчас расскажу.

Это случилось, когда я чувствовал себя очень усталым. Доведённым до изнеможения. В течение нескольких недель у меня было много работы в разных ассоциациях, где я был ответственным лицом, слишком много проблем и собраний на моей педагогической работе в университете, и слишком много тяжёлых случаев в терапевтической практике. Итак, я был психически изнурён. И вот мне нужно было ещё и ехать в Лозанну, чтобы свидетельствовать на суде по делу, в котором был замешан мой бывший пациент. Лозанна находится в сорока километрах от моего дома, обычно я езжу туда на машине. Но в тот день я был таким усталым, настолько нервно ослабевшим, что я сказал жене: "Не хочется мне брать машину, я сам себе не доверяю, могу задремать и попасть в аварию, лучше уж сегодня я поеду поездом." Итак, я отправился в Лозанну поездом. Когда я добрался до здания суда, служащий попросил меня подождать. "Сидите здесь," - сказал он, - "вас вызовут". Ну, я и сидел в приёмной. Я сидел, сидел, сидел, и ничего не происходило. Будучи в обычном состоянии, я, конечно, поискал бы кого-нибудь, чтобы узнать, что происходит, но я был настолько обессилен, что не хотелось вставать со стула. Наконец, примерно в шесть часов вечера, подошёл давешний служащий. "Что вы тут делаете?" Я ответил: "Ну, вы просили меня подождать, пока меня не пригласят. Я свидетель по такому-то делу." - "О, извините! - сказал служащий. - Рассмотрение этого дела отложено на две недели. По ошибке вас забыли предупредить." Я был взбешён тем, что потерял целый день, но так устал, что моя злоба не нашла выхода. Я почувствовал внутренний конфликт, напряжение между той частью моего "я", которая неистовствует и хочет выразить свою злобу, и истощённой нервной системой, которая неспособна обеспечить необходимые жесты и слова. Я побрёл на вокзал и вернулся домой. Жена ждала меня к ужину. Мы стали есть и беседовать, как обычно. Но в один момент - чрезвычайно пугающий момент - я хотел сказать нечто меткое и понял, что не могу. Рот мне не подчинялся. Вместо слов, которые я хотел произнести, из него доносилось только "бова бова бова" или что-то в это роде. Мне стало очень страшно. Я видел, что сидевшая напротив жена смотрит на меня с жутким испугом. Конечно, она думала о том же, что и я: "поражение мозга, апоплексия или что-то в этом роде".

Я тогда пережил нечто удивительное. Я раздвоился. Разделился на две части. Часть меня была как испуганный маленький ребёнок, который думает: "Я больше не работаю нормально, во мне что-то сломалось, возможно, я навсегда утратил дар речи, как мне теперь жить?" А другая часть реагировала, как подобает профессионалу: я ведь читал про афазию и подобные ей вещи, когда изучал работу мозга во время учёбы.

Итак, часть меня хладнокровно, разумно анализировала ситуацию. Сидя рядом с испуганным, дрожащим от страха малышом и воспринимая все его эмоции, профессионал анализировал. За несколько секунд эта часть произвела целый ряд наблюдений, суждений, проверок и выводов, как обычно происходит при постановке диагноза. Я думал: "Мне известно, что я хочу сказать. Фраза, которую я хочу произнести, совершенно ясна в моём мозгу, можно сказать: отчётливо видна на экране моего мозгового компьютера. Я знаю, что хочу сказать, и я знаю слова и грамматику. Знание языка не утрачено. Центр языкового управления в мозгу не повреждён. Также моя способность ясно думать и рассуждать не утрачена. Я установил, что подобные случаи, которые мне доводилось изучать, сохранились в моей памяти. Я могу её использовать, чтобы проверить то и это, и сделать правильные выводы из своих рассуждений. Только двигательный аспект речи повреждён. Я отдаю приказы своему рту, горлу, языку, лёгким, но они не подчиняются. Как в автомобиле, в котором руль нормально вращается, колёса не повреждены, но передача между рулём и колесами - трансмиссия, говоря техническим языком, - не функционирует, как ни крути руль, колёса не подчиняются."

Где-то минут пять я рассуждал и наблюдал, что со мной происходит, чрезвычайно испуганный с одной стороны и ясно мыслящий - с другой. Пять минут спустя ко мне вернулся дар речи. Огромное облегчение отразилось на лице моей супруги и, конечно же, на моём. Я смог вполне нормально рассказать о только что пережитом. Что случилось? Вероятно, сосуд в части мозга, которая заведует движением органов речи, не лопнул, но на время сжался, остановив поток крови, так что соответствующая часть мозга не работала несколько минут.

С того дня моё отношение к инвалидам резко изменилось. Я сейчас на собственном опыте знаю, что можно выглядеть полным идиотом - каковым я и выглядел в течение нескольких минут - и тем не менее обладать прекрасно работающим интеллектом.

Симптомы афазии

Вернёмся к термину "афазия". Специалисты различают речь и язык. Если кто-то выговаривает или произносит с трудом , они говорят: "расстройство на уровне речи". Если некто с трудом подбирает слова, с трудом комбинирует их, чтобы построить фразу, или же плохо понимает значение сказанного или написанного, тогда говорят: "расстройство на уровне языка".

Главные симптомы афазии:

1. Нужное слово ускользает, не приходит на ум. Так бывает, когда вы пытаетесь вспомнить чьё-то имя, у вас не получается, однако вы чувствуете, будто оно совсем рядом. Во французском есть выражение: "Это имя вертится на языке". С точностью припомнить имя не удаётся, но у вас есть приблизительная, туманная идея о нём. Вы говорите: "Чёрт возьми, как же его зовут?" И думаете: "Я почти вспомнил". Иногда даже: "Имя начинается с такой-то буквы". Но на самом дела вы не можете его вспомнить. В похожей ситуации больной афазией часто перестаёт искать. Он не заканчивает начатую фразу. Память не нарушена, и тем не менее очень трудно найти что-то в ней записанное, но неизвестно, где именно. Искомое слово может всплыть само, без усилий, в другой ситуации.

2. Трудно высказываться. Больные афазией высказываются нечасто. Количество используемых слов сокращается. Они часто отвечают на вопрос лишь при помощи "да" или "нет". Они ищут слова и часто не могут построить фразу. Возможно, и писать им трудно. Некоторые способны написать только своё имя или отдельные буквы.

3. Произношение нарушено. Оно может быть нечётким или слишком подчёркнутым. Как правило, больной говорит медленно. Зачастую его трудно понять, поскольку звуки искажены, или произношение недостаточно ясное. Порой, как было в моём случае, полностью утрачивается способность формировать слова и фразы: рот не выполняет приказы мозга, он издаёт звуки, но странные: в моём случае они были дурацкие, совсем не тe, которые я хотел произнести.

4. Иногда афазиты ошибаются, произнося какое-нибудь слово. Например, они говорят: "я ищу сачки" вместо "я ищу очки" или меняют местами звуки в слове, говоря, например, "этого ребёнка плохо мокрят" вместо "кормят".

5. Афазиты плохо понимают устную речь, даже если со слухом у них всё нормально. То же самое относится и к чтению: они могут не понимать написанного.

Вам это не напоминает что-то до боли знакомое? Все эти признаки характерны для человека, который находится в иноязычной среде. Он с трудом отыскивает слова, чтобы выразить простую и ясную для него мысль. Он делает грамматические ошибки. Он становится немногословным. Он склонен отвечать при помощи "да" или "нет", и чтобы упростить ситуацию, которая для него слишком сложна и требует чрезмерного напряжения духовных сил, он отступает и не говорит того, что хотел был сказать. У него плохое произношение. Он использует одно слово вместо другого. Он плохо понимает других.

По-моему, следует признать, что люди в иноязычной среде ведут себя как афазиты: становятся немыми и непонятыми или общаются с большим трудом.

Вероятно, кто-то возразит мне, что слово "афазия" используется только в тех случаях, когда человек раньше был способен использовать язык, а теперь утратил эту способность. В иноязычной же среде он изначально не мог говорить. Но ведь раньше он хорошо умел разговаривать - когда был в своей стране, в своей семье, со своими друзьями! Таким образом, вполне оправданно говорить о потере способности общаться, связанной с пересечением языковой границы. Раньше, у себя, он мог общаться письменно и устно. А в новой среде он не может, он утратил эту способность. Как раз эта утрата и характеризует афазита.

Причины

Описанный случай афазии отличает от других только причина возникновения. Но афазия - это широкое, комплексное явление. И причины у неё могут быть самыми разными.

Например, афазия может быть вызвана физическим нарушением, медики называют её "соматической". Причина, из-за который пациент лишился способности говорить - это повреждение мозга вследствие болезни или несчастного случая. Произошло повреждение, причинён ущерб – например, сосуд в мозгу лопнул или засорился, или появилась опухоль, сдавившая нервные клетки (нейроны) и мешающая их нормальной работе, или произошло другое конкретное физическое событие, сделавшее невозможным нормальную работу той части мозга, которая управляет нашей способностью говорить и понимать. Именно об этой форме афазии чаще всего идёт речь.

Но существует также психогенная афазия. Девочка, о которой я говорил раньше и которая в течение двенадцати лет не произнесла ни одной фразы и ни одного слова, хотя её мозг, все речевые органы и вся нервная система функционировали отлично и, несмотря на нормальное умственное развитие, они была в то время афазиткой - потому что сама так решила или же из-за психической реакции на "мы-не-знаем-что". Есть много похожих случаев. Например, ребёнок, который вполне нормально общался, может перестать говорить в результате принуждения к сексу. Изнасилование представляется настолько непостижимым, ранящим и вызывающим чувство вины – это всегда меня крайне удивляло: человек пережил сексуальное нападение, а значит, он жертва, но он не чувствует себя жертвой, а даже если и чувствует, то все равно считает себя виновным в случившемся, хотя она или он этого вовсе не желал и не получил никакого удовольствия, - итак, изнасилование может быть так непостижимо, вызвать такое чувство вины, что жертва прекращает говорить. Шок был слишком сильным. Нельзя рассказать. Нельзя выразить. Итак, они отказываются говорить. Нечто похожее может случиться после бомбёжки или других событий на войне. Многие дети в Ираке перестали говорить, потому что пережили невыразимые ужасы. В таких случаях говорят о психогенной афазии. Обычно она со временем проходит, но иногда остаётся навсегда.

Третий тип: социогенная афазия

Я считаю, что существует третий тип афазии, который до сих пор, насколько мне известно, никто не относил к области афазии. Я называю её социогенная афазия - поскольку она вызвана организацией общества.

Вот что я об этом думаю. Человеческий мозг запрограммирован таким образом, чтобы люди могли выражать свои мысли при помощи языка и общаться, понимать друг друга. Когда люди общаются, это считается нормальным. Когда же ребёнок (как та двенадцатилетняя девочка, о который я рассказывал раньше) растёт, растёт, растёт и через несколько лет всё ещё не говорит, в возрасте, в котором большинство способно разговаривать, все решают: "Что-то не так".

Теперь давайте посмотрим, что получается, когда, например, японец пытается общаться с чехом. В наше время они обычно пытаются говорить на английском. Но на самом деле общаются как афазиты.

Хорошее описание такого некачественного общения в своё время дал американский журналист Барри Ньюмэн в статье под названием "World Speaks English, Often None Too Well; Results Аrе Tragicomic" ("Мир говорит по-английски, часто не слишком хорошо; результаты трагикомические") в The Wall Street Journal, vol. LXXVI, n° 110, от 22-го мартa 1995 года. Он описывает беседу между директором компании Дайхацу в Пражском филиале фирмы и его чешскими сотрудниками. На протяжении всей беседы они с трудом понимают друг друга. Но, наверно, каждому из нас доводилось присутствовать при таких разговорах, когда представители разных стран пытаются общаться на английском с большим трудом или вовсе безуспешно. Я рассказывал в "Le défi des langues" о том, как однажды в кафе на открытом воздухе я подслушал разговор между молодым голландцем и его ровесницей-француженкой, которые путешествовали вместе на велосипедах. Они пробовали общаться на английском, но их английский сильно напоминал язык больных афазией средней тяжести. В таких ситуациях заметно следующее:

- Нужное слово ускользает, не приходит на ум, и говорящие вынуждены прибегать к жестам или длинным описаниям, пытаясь объяснить, что они имеют в виду.

- Зачастую на лице у них написано, что они хотят что-то сказать, но не выходит. Чаще всего их ответы односложны – "да" или "нет". Часто они выглядят разочарованными, когда начинают говорить и сразу понимают, что нужных слов не помнят. Порой они находят слова, но не могут составить из них понятную фразу.

- Они произносят нечётко, не могут воспроизвести нужные звуки. Они говорят медленно. Часто тот, с кем говорят, не понимает собеседника, потому что у него неправильное произношение, как в случае с английским /th/ или группой согласных звуков в конце слова, как в словах first, asks, acts, posts и т.д. В таких случаях японец, например, часто добавляет гласные. На одном выдохе произнести три согласных звука подряд в конце слова - очень трудно для представителей большинства народов.

- Они зачастую неверно употребляют согласные или гласные звуки. Например, японец, китаец или вьетнамец говорит stin вместо still, berry вместо very и произносит accent вместо accept и caught вместо coat.

- Довольно часто они неверно понимают сказанное.

Как мы видели ранее, это типичные симптомы афазии. Значит, говорить об афазии можно и в этом случае. Но понятно, что тут причина афазии заключается не в физическом расстройстве мозга и не в психологических проблемах, хотя она и может быть частично психологической. Эти люди не уверены в себе, в своём владении языком, и нехватка веры в свои силы - психологический фактор, усложняющий проблему. Однако главная причина такой афазии не телесная, то есть мозговая, и не психическая , а то, как человечество в целом решает языковую проблему.

Существуют носители разных языков, которые не ведут себя как афазиты

И это доказывает сравнение с другими людьми: они сходны с афазитами с точки зрения общественной, этнической, интеллектуальной, по состоянию здоровья, но у них нет симптомов афазии. Смотрите, как общаются люди одного возраста и равного общественного положения, выходцы из разных стран на конгрессах эсперанто, если они, по выражению профессора Пьера Жантона, "зрелые эсперантисты", то есть люди, имеющие опыт жизни в мире эсперанто, не раз посещавшие эсперанто-мероприятия.

Разумеется, порой они тоже не находят нужного слова, но это бывает гораздо реже по сравнению с теми, кто столько же времени изучал другой иностранный язык с целью общения. Им реже приходиться прибегать к жестам или к длинным описаниям для выражения своих мыслей. Они говорят больше и свободнее тех, кто использует английский, и дают развёрнутые ответы на обращённые к ним вопросы. На их лицах реже появляется выражение печали и разочарования из-за невозможности высказаться. Японцам и китайцам трудновато произносить /р/ и /л/, но это редко приводит к путанице, и обычно они произносят довольно ясно. Им не приходится спотыкаться на нескольких согласных в конце слова, поскольку в эсперанто почти все слова во фразе кончаются на гласный, полугласный, /н/ или /с/; все эти звуки можно найти в конце слов почти во всех языках мира, включая японский. Да, японцы время от времени искажают согласные звуки: например, они могут произнести /bendo/-лента вместо /vento/-ветер, но в отличие от соотечественников, использующих английский язык, это случается намного реже. Кроме того, японцы никогда не ошибаются в произношении гласных. Они практически всегда понимают то, что говорят им другие.

Другими словами, хотя некоторый намёк на афазию прослеживается и в случае с эсперанто, такой выраженной афазии, как при общении на английском, не наблюдается. Это сравнение позволяет нам научно утверждать, что афазия для тeх, кто пытается высказывать свои мысли на английском как иностранном, не есть нечто неизбежное, нечто, так сказать, записанное в генах человека или предопределённое развитием мозга; эта афазия обусловлена только выбором языка-посредника.

Но почему плохо говорящие на английском выбирают неподходящий язык для общения? Выбирают зачастую вовсе не они. Общество организовало языковое общение во всемирном масштабе таким образом, что другая система им неведома и никогда не предлагалась. Люди принимают то, что навязывается им в школе. Действительно, в Японии, как и в Корее, и в Китае, многие дети начинает изучать английский уже в начальной школе, обычно на четвёртый или пятый год, затем продолжают в школе второй ступени, и, потратив три или четыре часа в неделю в течение десяти лет на изучение английского языка, то есть примерно 1500 часов, они способны использовать его только на уровне афазитов, как люди, утратившие способность говорить (или читать и писать).

Тот факт, что люди, потратившие на изучение начального курса эсперанто от 50 до 200 часов и позже применявшие его на практике, общаются как физически и психически здоровые люди, а не как афазиты, доказывает, что социогенная афазия обусловлена выбором языка-посредника, никакой другой причины нет.

Итак, можно сказать: мировое сообщество организовалось таким образом, что люди неспособны нормально общаться в международном или межкультурном плане. И это ставит перед нами важный вопрос. А почему?

Ответ комплексный. Он включает в себя политические, общественные и психологические факторы.

Политические факторы патологической организации общества в сфере языка

В качестве примера политического фактора можно упомянуть деятельность французского правительства, когда вопрос об эсперанто был поставлен в Лиге Наций в 20-е года прошлого века. Болезнь "социогенная афазия" подверглась сильной атаке: предложением преподавать эсперанто во всех школах мира. Но французское правительство нажало на все кнопки, чтобы заблокировать это предложение. Успешно. Весь мир о нём забыл.

Точно так же американское и британское правительства нажимают на все кнопки, чтобы уверить, будто другого решения языковой проблемы нет - иначе говоря, что нет ничего лучше для оздоровления мира и излечения от социогенной афазии, чем повсеместное обучение английскому языку и широкое его использование. О деталях такой политики, часто скрытой и тонкой, вы можете прочитать в книге Роберта Филлипсона Linguistic Imperialism ('Языковый Империализм') или English Only Europa ('Европа с одним только английским'), или, на французском, в книге Ива Эда La Conquête des esprits ('Сражение за умы'). Но хватит о политическом аспекте.

Общественные факторы

Среди общественных факторов можно упомянуть следующее: группа людей, обладающая привилегиями, старается эти привилегии сохранить. Ну, сейчас можно сказать, что в области международного общения человечество поделено на две группы: тe, кто владеет английским, и тe, кто не владеет. На самом деле ситуация сложнее, поскольку группа владеющих английским делится на множество подгрупп соответственно уровню знания языка. Есть те, кто владеет им почти в совершенстве. Это те, кто изучал язык в течение четырёх-пяти лет в англоязычном университете, или долго жил в англоязычной стране, или ежедневно использует язык в своей профессиональной деятельности. Есть такие, кто достаточно хорошо знает английский, чтобы участвовать в международной жизни, однако не настолько хорошо, как те, для кого английский – родной. Есть те, кто знает английский в пределах своей специальности, но не может свободно использовать его в других областях и т.д. Но увы: подавляющее большинство жителей Земли совсем не знает английского, что лишает их многих политических и экономических возможностей.

И, разумеется, привилегированные идут на всё, чтобы сохранить свои привилегии. Именно они делают всё возможное, чтобы языковая проблема не обсуждалась, чтобы никто не говорил о той форме афазии, что коренится в общественной организации мира. Значит, они - естественные враги эсперанто. Для англоязычных от рождения такое поведение нормально. Они пользуются большими преимуществами и не желают их терять. У других людей в головах засела мысль, скорее всего неосознанная, но реальная и влияющая на поведение, что они потратили много усилий на овладение английским языком, и весь их труд пойдёт прахом, если английский станет бесполезным ввиду всеобщего принятия эсперанто. Эти люди действуют, часто неосознанно, в пользу идеи, что народы могут общаться друг с другом только на английском, ему замены нет. И они в этом преуспели, убедили почти всех. Идеи передаются, как вирусы или микробы во время эпидемии. Большинство готово без раздумий принять любые идеи, которые повторяются снова и снова. Когда работники средств массовой информации принимают какую-либо идею, то она быстро передаётся всему обществу несмотря на то, что усложняет жизнь миллионам людей. Такая ситуация сложилась ныне с идеей, будто вне английского нет спасения, и незачем рассматривать такие "утопические" предложения, как эсперанто. Если вам доводилось говорить на эту тему с журналистами, а также с бизнесменами и учёными, вы знаете, что у них по большей части нет ни капли сомнения в том, что английский окончательно победил и что, в конце концов, это не так уж плохо. А то, что подавляющее большинство людей из-за такого выбора страдает афазией, когда они оказываются вне привычной среды или встречают представителей другой культуры, и что это вовсе не неизбежно, такого эти "специалисты" даже не могут себе представить.

Психологические факторы

Но, разумеется, идеи распространяются только тогда, когда для них есть благоприятная почва. И вот теперь мы дошли до третьего рода факторов, которыe мешают объективно и здраво судить о социогенной афазии - это психологические факторы.

Я рассказывал вам о девочке, которая двенадцать лет отказывалась говорить неизвестно почему. В некоторых случаях - известно. Иногда ребёнок, который долго не произносил ни слова, хотя раньше говорил нормально, в конце концов снова начинает говорить и объясняет, например, что он решил молчать, потому что другие дети его дразнили, и это было невыносимо. Лучше уж молчать, чем сносить насмешки и унижения. Такое может случиться, например, с ребёнком-заикой.

Моя гипотеза относительно социогенной афазии заключается вот в чём: нечто похожее действует во всемирном масштабе. Вероятно, вы мне не поверите. Неспециалисту порой трудно представить, насколько сильным может быть неосознанное решение. Неспециалист часто даже не вполне понимает, что существуют значительные неосознаваемые процессы в психике. Верите ли вы мне или нет, эти процессы существуют, в том числе в масштабе общества. Моя гипотеза в том, что человечество не лечится от социогенной афазии, потому что боится выздороветь. Но страх этот не осознан.

Для человека, сведущего в психоанализе, при посещении интернетовских форумов, в которых обсуждаются языковые проблемы, это очевидно. В этих форумах бросается в глаза то, что когда кто-нибудь предлагает эсперанто, что бывает нередко, в ответ сразу появляется резкая критика, часто оскорбительная. Из аргументов противников видно, что они не знают об эсперанто ничего, не знают, как он работает, как выглядит в сравнении с английским или другими системами общения (такими, как многоязычие или перевод) и т.д. Эти противники не знают ничего и никогда не скажут: "Я наведу справки, проанализирую информацию и потом составлю собственное мнение", они просто кричат: "Чушь!", "Эсперанто никогда не победит", "Все будут говорить на эсперанто на собственный лад, и никто никого не поймёт", "Эсперанто - утопия!" и т.д. и т.п. Никаких фактов, никаких документов, никаких проверенных данных, никаких сравнений. Только безосновательные утверждения. Или, точнее, утверждения не на рациональной или объективной основе, но на основе сильных эмоций. Без этой эмоциональной основы фразы были бы ясными, спокойными, уважительными к иной точке зрения. Но они вовсе не таковы.

Когда посещаешь такие форумы и читаешь эти оскорбительные ответы на предложение использовать эсперанто, то в свете своей психоаналитический практики сразу понимаешь: "Эти эмоциональные и агрессивные реакции означают сопротивление чему-то, что по-настоящему пугает, даже наводит ужас".

Есть большая разница на этих форумах между резкими, эмоциональными высказываниями людей, которыe противостоят эсперанто, и порою столь же эмоциональными высказываниями эсперантистов. Время от времени - реже, но всё-таки - появляются реакции эсперантистов с очень сильным, вибрирующим эмоциональным фоном. Но эмоция там совсем другая. Эмоция в эсперантистских сообщениях - раздражение или возмущение, но никогда - страх. Гнев оттого, что так гадко говорят о нашем языке, не основываясь на реальном знании, опыте или же элементарной осведомлённости. Гнев из-за очевидно нелепого постоянного противостояния тому, что нам представляется безусловно хорошим, и что не может никому повредить. Возмущение несправедливостью, когда ратуют за использование английского повсюду и одновременно отказываются объективно рассмотреть возможности эсперанто, прежде чем выносить ему приговор.

Но высказывания против эсперанто выявляют иные причины этих эмоций. Противники нападают, но ими движет не гнев, не возмущение, не стремление к справедливости, а страх. У многих зверей страх провоцирует агрессию. И люди, по природе своей те же звери, реагируют по-звериному.

Почему люди так боятся освободиться от социогенной афазии? Вероятно, здесь переплелись многие факторы, и они влияют совместно. Наверно, самый сильный страх - это боязнь лишиться защиты племени. У моего племени есть свой язык, который отличает его от других племён. И моё племя защищает меня, в нём мы все солидарны, помогаем друг другу, понимаем друг друга. А те, из другого племени, совсем на нас не похожи. У них странные привычки, странное поведение, странный образ мыслей. Возможно, они завидуют нам, потому что видят: мы выше их. Мы ведь самые хорошие, самые красивые, самый смышлёные, самые мудрые, разве нет? Это же очевидно. Если они нам завидуют, то представляют для нас угрозу, им хочется забрать наши сокровища или просто избавиться от нас, чтобы больше не видеть людей, которыe превосходят их во всём, а для них это невыносимо.

На подсознательном уровне относиться как к равным к людям из другого племени, из другого народа, из другой культуры представляется весьма опасным. Ведь каждое племя полагает, что оно самое правильное в поведении, мировоззрении, организации общества и т.д. Прямо, непосредственно контактировать с другим племенем рискованно, так можно и засомневаться в основных идеях о нас и о них. Вы только представьте! А что, если вдруг выяснится, что дикари не они, а мы! Такое открытие потрясло бы до основания все наши устои. Лучше сделать так, чтобы мы не могли напрямую столкнуться с совершенно другим подходом к жизни, чтобы не возник соблазн сравнивать себя с ними. Если мы откажемся напрямую понимать, что говорят другие - это эффективный метод защиты. Человечество в сфере языкового общения применяет систему, которая гарантирует, что афазия, о которой люди узнают на собственном опыте сразу, как только начинают общаться с другими народами, другими странами, другими культурами, никогда не будет вылечена. Таким образом, социогенную афазию мы можем причислить к защитным механизмам совего "я" ("эго"), но поскольку речь идёт о целом народе, то правильнее говорить о самозащите "коллективного бессознательного".

Поймите меня правильно. Я не уверяю, что человечество всегда будет отказываться выздороветь и никогда не пожелает освободиться от социогенной афазии. Напротив, я не сомневаюсь, что близится время, когда оно поймёт свою ошибку, поймёт, что надо взять быка за рога и научиться открывать для себя другие народы. Это, конечно, произойдёт, многое указывает на то, что человечество приближается к решающему шагу. Но выздоровление требует времени. И самый хороший метод сохранить в себе болезнь, которая нас защищает - это отрицать, что болезнь существует, что она – болезнь, и что эту болезнь можно легко вылечить.